Родилась в 1927г. в с. Гуссенбах Автономной Республики немцев Поволжья (далее АССРНП). В соответствии с Указом от 28 августа 1941 г. была выслана в Красноярский край в Шарьтовский район. С 1942г. отбывала спецпоселение в пос. Устъ-Хантайка Дудинского района. Работала рыбачкой, ветфельдшером в оленеводстве. Знатный зверовод Таймыра.

Умерла в 2002 году.

---

...В 1941 г. мне было четырнадцать лет, брату — шестнадцать. Родители наши умерли. Чтобы продолжить учебу в школе, мы переехали в г. Энгельс к знакомым, которые приняли нас как родных. 31 августа мы отправились в школу на торжественную линейку, но радость наша была омрачена. Директор школы скомандовал: «Немцы, два шага вперед». И с этих двух шагов начались наши мытарства. 2 сентября к домам, где жили немцы, подъехали подводы, погрузили на них необходимые вещи, среди которых не должно было быть деревянных предметов, и мы навсегда распрощались с нашей малой родиной.

В Сибири работала в колхозе наравне со взрослыми: копала картошку, убирала хлеб, была пастухом, нянькой. В июне 1942 года объявили, что семьи, в которых нет малолетних детей, должны на четыре месяца выехать на Север.

24 июня немцев в возрасте от 14 до 30 лет высадили на берегу Енисея. Нас было 105 человек.

Запомнились огромные валуны, речная ширь и незаходящее солнце...

Станок, куда нас привезли, назывался Усть-Хантайка. Было и нем всего четыре дома и магазин. Организовали немецкий колхоз Северный путь». Председателем колхоза стал немец — Владимир Андреевич Шотт. Принялись убирать территорию и строить шалаши для Жилья. Образовали рыболовецкие бригады. 9 июля первая бригада имехала на рыбалку, но рыбаков сразу же постигла неудача.

На Енисее разыгрался сильный шторм, и мы не успели закинуть испод. Донимал гнус. Комаров и мошек был столько, что казалось, их кто-то горстями бросает нам в глаза. От укусов распухали промежности, невозможно было двигаться, заплывали глаза. Спасались, как могли. Мазали грязью ноги, руки. Кожа после такой процедуры трескалась, появлялись цыпки. Ветер, вода и грязь обжигали раны. Когда шторм стих, мы закинули пятисотметровый невод, но поймали всего несколько рыбешек. Так закончилось наше первое крещение.

Правильно заметывать и вытаскивать невод, чинить сети нас научил местный житель, энец Петр Спиридонович Болин.

Ближе к осени стало холоднее, чаще дули северные ветры, но вода еще сохраняла тепло. Чтобы согреться, мы заходили в воду по пояс. Когда же выходили из воды, одежда тут же замерзала. За время короткого отдыха она не успевала просохнуть, и от нее несло сырьем. Рыбалка неводом продолжалась до пятого октября. Рыбачили босиком по 12—18 часов в сутки.

В сентябре завезли последнюю партию спецпоселенцев — немцев, латышей, литовцев, эстонцев. Разместили их на чердаках, в палатках на берегу Енисея. В поселке было уже более пятисот человек. Не хватало жилья. Принялись рыть землянки. Вкапывались в основном в яр. Финны — в яр под кладбищем, немцы, латыши — со стороны реки. Вскоре по Енисею притащили плотоматку. Женщины поднимали лес на берег. Слезное это было зрелище. Обмотанные кто во что мог, они тянули на себе бревна, приговаривая: «Вилс нет кейн, зо лозен вир штейн тагон», что означало — «не хочет идти, пусть стоит». И шаг за шагом двигали тяжелые бревна. Дети подтаскивали рейки, доски, рамы.

1942—1943 гг... Зима, холод, голод. Цинга унесла более половины населения. Только в марте — апреле, по неполным данным, умерло более восьмидесяти человек. Не успевали делать гробы. Днем похоронная бригада увозила гробы с покойниками, ночью умерших сбрасывали в ямы, а гробы возвращали для «очередников». Бывали случаи, когда родственники скрывали покойников, чтобы лишний день получить на него продуктовый паек. Умирали родители, оставались дети. Вымирали семьи. Люди до того ослабли, что не в силах были выносить из землянок осиротевших детей. Тогда освободили одну из землянок и в корзинах сносили в нее сирот.

Весной, когда люди стали выползать из землянок, они были неузнаваемы: бледные, опухшие от голода, черные от копоти, не ходячие от цинги.

Оставшиеся в живых стали обустраиваться. Только отношение к нам было по-прежнему плохое, как к врагам народа. Нас могли загнать в огромнейший деревянный чан, откуда мы должны были выбирать ершей. Без соли рыба пропадала, но нас все равно заставляли ее ловить в любую погоду. Красную рыбу складывали колодцем, а потом закапывали в землю. Но даже протухшую рыбу для еды взять было нельзя. По ночам отдельные «смельчаки» на свой страх и риск эту рыбу откапывали.

Ежемесячно спецпереселенцы должны были отмечаться у коменданта. И каждый раз мы слышали: «Вы здесь — навечно. В случае побега будете расстреляны». А куда было бежать голодным, слабым, раздетым? Мы понимали, что идет война и мы должны хорошо работать...

Мы ждали окончания войны, жили верой в лучшее. В ночь на 9 мая 1945 года мы работали на заготовке дров. Помню, что было очень морозно. Подъезжая утром к поселку, мы увидели бегущую Марию Гроо. Она размахивала красным платком и кричала нам: «Победа! Оставляйте санки, выходите на митинг!» Радости не было предела. Мы мерили, что вернемся на свою малую родину...

Родилась в 1928г. в с. Альт-Варенбург АССРНП. С1941 г. находилась на спецпоселении в Красноярском крае в Березовском районе, с 1942 г. — на станке Никольском в Таймырском округе. Рыбачила, работала поваром в окружной школе колхозных кадров. Живет в Дудинке.

---

... Деревню свою мы покидали с последней партией переселенцев. Помню, как мать прощалась с домом, как поправила постель, дернула маятник часов, оглядела комнаты. В одной из комнат горой были навалены красные яблоки из только что собранного урожая. Так запах родного дома навсегда связался в моей памяти с запахом спелых яблок...

В Сибирь мы приехали 15 октября 1941 г., в день моего рождения. Мне исполнилось пятнадцать лет. Ехали больше месяца в вагонах для скота. В одном вагоне по 20 семей. В дороге многие болели, умирали. Привезли нас в Березовский район, в деревню Горби Красноярского края.

В августе 1942 г. нас отправили на Север. Куда, зачем везут? Нам ничего не объясняли. В Красноярске на станции Енисей мы целый месяц провели в ожидании парохода. Жили под открытым небом, прямо на берегу реки. В течение месяца в сопровождении уполномоченных ходили на работу на военный завод.

Наконец в конце сентября 1942г., на пароходе «Иосиф Сталин» мы прибыли в Дудинку. Выгрузили нас вблизи рыбозавода. Попала я на станок Никольский. Там уже работали немцы, латыши. В октябре * последним рейсом к нам завезли финнов. Организовали артель «Полярная звезда» и стали рыбачить. Председателем артели выбрали Давида Вира, а колхоз им. Кирова возглавлял Болин Петр Спиридоно-вич. Коренные жители помогали нам, спасали. В обмен на табак они отдавали мясо и рыбу, спасая тем самым нас от голода. Я думаю, что на нашем станке меньше умирало людей, чем в других местах, потому, что тундровики находились близко от нас, и мы чаще с ними общались. Хорошие это были люди: Иван Мельков, братья Столыпины Иван и Савелий, Николай Сапожников, Незнайкин Петр. Запомнился мне такой случай. У бригадира Аксенова (имя не помню) случился сильный падеж оленей. Должны его были за это судить. Оленеводом в его бригаде работал немец Иосиф Шейнфельд. Тундровики звали его Оськой. На суде он заступился за бригадира, сказал: «Судите лучше меня. Я — одинокий, а у него — шестеро детей». Осудили Иосифа на пять лет. Никто его больше с тех пор не видел.

Вспоминаю бригадира нашей бригады Алексея Верещагина. Он как мог защищал нас, бесправных, от нападок уполномоченных. В плохую погоду на рыбалку нас не посылал. Одним словом, старался не давать нас в обиду. На всю жизнь я сохранила чувство благодарности и уважения к местным жителям, которые помогали нам в трудное для нас время.

Очень мы страдали от посещения уполномоченных Энгельсона и Микова, отличавшихся особенной придирчивостью и жестокостью. Они следили за каждым нашим шагом. Не разрешали брать рыбу, заглядывали в кастрюли, проверяя не рыбу ли мы варим. Однажды чутьне забили до смерти двенадцатилетнего мальчика только за то, что тот взял немного овса. Это было в первую, страшную зиму, когда люди умирали от голода. Чувство голода было постоянным. Особенно страдали дети. Даже после войны еще варили и ели песцов и горностаев.

С весны 1943 года старушки да женщины, не занятые на рыбной ловле, занялись огородничеством. Редиску, картофель, турнепс выращивали.

После 1948 г. стало ясно, что возврата домой, на Волгу, нет. Многие молодые люди стали обзаводиться семьями. Я тоже вышла замуж. Мужа моего звали Роот Генрих Егорович. Он родом из наших мест. Появились дети: две дочери, два сына. В 1964 году муж погиб, детей помогала воспитывать моя мама, Мария Яковлевна Шерер. Сама она рано овдовела. Мой отец умер в 1930г. На плечи матери легла вся тяжесть ссылки. Скольких своих подруг, раньше времени надорвавшихся, похоронила она!... Сколько горя видела...

Записано в Дудинке в 1992 г.

Фильберт Луиза Давыдовна