В 1914–м, 95 лет назад, сразу три русские арктические экспедиции — Владимира Русанова, Георгия Седова и Георгия Брусилова — считались пропавшими без вести. Наш рассказ — об одной из них: Владимира Александровича РУСАНОВА, о некоторых эпизодах её поисков и открывшихся сравнительно недавно фактах и версиях.
Последняя весточка
Открыватель угольных месторождений на Шпицбергене, исследователь Северного морского пути и островов Ледовитого океана, геолог и учёный Владимир Русанов отправился в ставшее для него последним плавание на парусно–моторной шхуне «Геркулес» 9 июля 1912 года из порта Александровск–на–Мурмане. По плану экспедиции команда из 14 человек с опытным капитаном А. С. Кучиным, выполнив научные и коммерческие задачи на Шпицбергене, в октябре того же года должна была вернуться обратно. Собственно, поначалу всё так и шло. К началу августа, установив на Шпицбергене 28 заявочных знаков на приоритетную разработку угля, собрав биологическую, палеонтологическую и ботаническую коллекции, русановцы отправились в обратный путь. Однако 18 августа в Маточкином Шаре Русанов оставляет телеграмму следующего содержания:
Владимир Александрович Русанов
Юг Шпицбергена, о. Надежда. Окружены льдами, занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо–западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, отправлюсь к ближайшим по пути островам — Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов.
Ледяная невозмутимость полярника... Но обычная ли в таких случаях предусмотрительность, отправляясь в недолгую, четыре месяца, экспедицию, брать на борт полуторагодовой запас продовольствия? Или у азартного исследователя Русанова изначально был план, в который он никого не посвятил? Известно, что и прежде, в русско–французских экспедициях Владимир Александрович предпринимал смелые, но рискованные пешие переходы по Шпицбергену и Новой Земле, выходил далеко в ледовые воды на ненецком карбасе. Другое дело — мог ли исследователь подвергать опасности жизни членов экипажа, в том числе своей невесты и врача Жюльетты Жан, не будучи уверенным в успехе предприятия? Вероятнее всего, выбор их был добровольным, и так же, как Русанова, вели их за собой парус надежды, жажда открытий и... русский авось! Ведь известно же, что три члена экипажа покинули судно, по–видимому, из соображений безопасности или нездоровья, перейдя на встречное норвежское. Высказывается весьма существенное в данных обстоятельствах предположение, что несовершенный в те времена телеграф просто «слопал» отрицание «не», отчего смысл телеграммы изменился на противоположный. Что ж, возможно и вполне логично: выходить с терпящего бедствие судна по льду на сушу, вынося на себе вещи и продовольствие... или дрейфовать на льдинах в неизвестность, безрассудно! Впрочем, именно этому качеству обязано человечество множеством открытий.
Так ли, иначе ли, вопросы остались. Это было последнее известие экипажа «Геркулеса».
Поиски
Несмотря на военное время, поиск экспедиции Русанова вёлся широкомасштабно и интенсивно. На Таймыре на оленьих упряжках искал Н. А. Бегичев, в Карском море и на островах — гидрографическая экспедиция Б. А. Вилькицкого. Впервые к высокоширотной операции подобного рода была привлечена авиация: пилот Н. А. Александров на «Фармане» обследовал побережье полуострова — безрезультатно. Никаких следов. Правда, Бегичев обнаружил в отдалении от берега следы костра и останки людей и установил на месте находки опознавательный столб, но находку эту с пропавшими русановцами почему–то не связали.
Двадцать лет спустя, в 1934–м, во времена активного освоения и обживания Арктики и Заполярья, на берегу острова Вейель (ныне остров Геркулес) братьями Колосовыми был найден деревянный столб с надписью «Геркулес 1913». Почти тогда же на соседнем острове Попова–Чухчина (оба — члены экспедиции В. Русанова), в шхерах Минина, найдены вещи экипажа, патроны. Компас, фотоаппарат, охотничий нож и т. п. Среди них опознают серебряные часы Чухчина. Но никаких следов человеческих останков, что вполне объяснимо давностью лет либо «заботой» во множестве водившихся здесь хищников.
Замечено: Север охотно хранит и консервирует развалины пристанищ исследователей Арктики, но тщательно стирает следы человека. Отсутствие останков и захоронений следовало воспринимать как относительно добрый знак: стало быть, «Геркулес» «благополучно», как предполагал Русанов в телеграмме, дрейфовал со льдами вблизи побережья Таймыра, дождавшись благоприятного момента высадки на берег. Остаётся вопрос, почему и как расстались люди со столь ценными в таких обстоятельствах вещами, как патроны, нож, компас, часы? Была поспешная эвакуация на берег, и шхуна ушла с частью груза и продовольствия? Или вообще со всем грузом, и позже её выбросило на остров? Вариантов и вопросов множество. На часть из них ещё через 40 лет, в 1975–м, предприняли попытку ответить экспедицией «Комсомольской правды» Д. Шпаро и А. Шумилов, реконструировав возможное развитие событий и даже обследовав дно побережья острова Попова–Чухчина (об экспедиции подробно см. журнал «Вокруг света», 1975 год, № 7 и № 12 «Путь, прочерченный пунктиром»). «Прочерченная пунктиром» этой экспедиции версия, несмотря на свою фактографическую убедительность, была и остаётся одной из многих, так и не дав ответа на главный вопрос: куда бесследно исчезли люди?
То ли угасший интерес к истории освоения Арктики и Заполярья, то ли порядком захиревшее и ставшее чересчур утилитарно–потребительским само освоение тому виной, но историко–краеведческую работу такого масштаба государство отдало в руки меценатов, благотворителей и «энтузиазму на местах». Если с последним недостатка нет (разумеется, речь не об энтузиазме «чёрных копателей») — снимаю шляпу перед истинными подвижниками, в том числе и нашими, таймырскими, то у меценатствующего люда к нехоженым тропам тундры и непредсказуемым результатам тех хождений отношение, соответствующее полярному — прохладное. Это ж только для первопроходцев сомнение — стимул к новым дорогам. К слову, вполне возможно, что собравшиеся в конце 1980–х сотрудники орловского музея В. А. Русанова (Орёл — родина Владимира Русанова) повторили маршрут экспедиции «КП», поискав «заодно» и на Таймыре. Сведений о таком предприятии ни у таймырских, ни у норильских музейщиков, правда, нет. Известно лишь, что желание такое было, но потом — эпоха талонов, очередей, хронического безденежья... до поисков ли сгинувшей экспедиции?
«Но подождите, причём здесь Таймыр?» — спросите вы. Находку Бегичева — кострище и останки (опознать их, по–видимому, было невозможно) — отмели как не имеющую отношения к русановцам уже тогда, в 1914–м. И разве найденные на островах вещи и столб не бесспорные свидетельства последнего земного пребывания экспедиции «Геркулеса»? Не найдены останки — это как раз объяснимо, зато вещи–то, вещи... Чего ж ещё надо?!
Таймырский след
Наверное, неслучайно своего капитана Татаринцева из «Двух капитанов» В. Каверин наделил чертами В. Русанова. Помните? «Бороться, искать, найти...»?! Без сомнения, останься в живых Русанов, имей хоть малую возможность к спасению, не позволил бы он ни себе, ни товарищам своим слабины, повёл бы за собой на едва живом судне к спасительному берегу.
«Не раскрыта тайна гибели экспедиции Владимира Русанова, — написал в 1988 году Владлен Троицкий, исследователь Таймыра и автор книги о Харитоне Лаптеве, — происшедшей, как теперь признаёт большинство полярных учёных, где–то на Таймыре, вероятнее всего, в бассейне реки Пясино». Вот откуда у орловских музейщиков появилось желание помимо «гибельных островов» побывать и на Таймыре, спустившись по реке Пясино до Дудыпты, а уж по ней к побережью. Тем более что к авторитетному мнению учёных пришлись кстати, как это случается, два письма, полученные от жительниц Таймыра А. М. Корчагиной и Л. Н. Абрамовой. О чём же они?
В июле 1952 года медсестра районной волочанской больницы с проводниками Георгием Юрьевым (Юрловым?) и Петром Боровковым отправилась по служебным делам в посёлок Кресты на реке Пясино. Почти двухдневное порядком утомившее Антонину Михайловну путешествие описано ею с медицинской точностью, но по различным соображениям о нём мы умолчим, перейдя сразу к нас интересующему.
«К могилам подошли (на другой день пути. — Авт.) около 4 часов после полудня. От тропы слева, всего в нескольких шагах, торчало два кола с ржавыми жестянками наверху. Если бы не колья, заросшие травой, можно было пройти стороной. На первой по ходу жестянке разобрала набитые гвоздём буквы «...ий», а на второй — «...ов». Начала слов прочесть не удалось. Юрьев рассказал, что ещё при царе кочевники–оленеводы где–то на побережье нашли лодку, около которой лежали погибшие люди, а один находился в самой лодке. Кочевники захоронили трупы, обложив их камнями. А двое или трое из этой экспедиции со своим главным начальником ещё до гибели остальных сумели добраться до волока (Тагенарского. — Авт.). В пути они ослабели, бросив часть груза, и позже были найдены замёрзшими. Кто их похоронил и сделал надпись — неизвестно. Все они были с Большой земли. Нашли много полезных ископаемых. В могилах захороненных в деревянном ящичке были положены рукописи и документы погибших».
Как вам письмо? И вновь вопросы, вопросы... Странно: если хоронившие исчезли бесследно, откуда известно про «деревянный ящичек»?
Учительница крестовской школы, работавшая там с довоенной поры, Плюскина или Плаксина, рассказ Юрьева подтвердила.
А мы чем хуже?
Более полувека прошло с тех пор, ни Юрьева, ни Боровкова в живых уже нет, да жива ли сама Корчагина, а искать по Таймыру два кола с жестянками, даже с подсказками Антонины Михайловны, — что иголку в сене. Но вот удача так удача: в недавнем разговоре с народным художником Никитой Налтановым поделился я печалью о ниточке во времени разорвавшейся — не связать. А Никита Евдокимович возьми и обрадуй:
— Знаем мы то место, как же!
— Кто это — мы?
– Родич мой, Борис Елагирь, и я.
Авамского охотника знаменитого, Бориса Кононовича Елагиря, как не знать?! Правда, люди они годами немолодые, но сердцами, как олени северные, резвы, неуёмны, помочь согласны. Болезни вот одолели, поторопиться надо, однако...
И мы с тем соглашаемся, когда рассказывает автор эту историю в Музее истории НПР Светлане Слесаревой и Лилии Луганской.
– Составим заявку на 2010 год, будем надеяться, что нам помогут, — говорит Светлана Георгиевна.
Хочется надеяться, и нам, памятуя, что у таймырских музейщиков, знающих и о письмах в орловский музей В. А. Русанова, и о Н. Налтанове и Б. Елагире, ничего пока не вышло — «финансы поют романсы». В общем–то, для выполнения «программы минимум» — составить план местности и внести в него координаты, провести описание погребений, сфотографировать их, — невеликие расходы потребуются. Возможно, уже эта работа поможет профессионалам ответить на некоторые вопросы о правильности поисков русановцев. Необходимо, разумеется, будет получить у органов юстиции разрешение на вскрытие захоронений.
«Ведь обращаемся мы вновь к компетентному мнению Владлена Троицкого, история открытия и освоения Таймыра не знает ничего о гибели какой–либо русской экспедиции в бассейне реки Пясины или на Тагенарском волоке».
Теперь письмо второе, Лидии Николаевны Абрамовой, бывшей жительницы поселка Новорыбное Хатангского района:
«В 1975 году... я разговаривала с преклонного возраста долганкой, которая показывала мне на самом берегу Хатанги, напротив старого кладбища, две просевшие могилы. По словам долганки, в них ещё во время её детства, когда здесь не было постоянного посёлка, а лишь стойбище кочевников, были похоронены русские — беременная женщина и её муж, которых ещё живыми привезли её родители откуда–то из тундры. Долганка видела, как в могилу женщины были положены какие–то «книги, писанные рукой», которыми очень дорожили умершие».
Разумеется, кроме этих, пробуждающих фантазию и множество предположений писем (упомянутые могилы в Новорыбном сыскать в конце концов можно), дополнительных сведений о том, что в захоронениях покоятся именно останки русановцев, за эти годы не появилось. Как не появилось, впрочем, препятствий для существования такой версии. Более того, мы видим, большинство учёных склоняется... надо им помочь, «склонив» окончательно удачной экспедицией. Ведь всякого рода «реконструкции» могут строиться на основе фактографического материала. До него сегодня — в прямом смысле слова — можно дойти.
Возможно, предлагает свой сценарий событий более чем столетней давности В. А. Троицкий, гибель людей «из тундры» связана с «туруханским бунтом», когда бежала в разных направлениях (к побережью в том числе) большая группа политических, ссыльных анархистов, любая помощь которым местным жителям была строго–настрого запрещена. Можно было бы поспорить с уважаемым знатоком Таймыра Владленом Александровичем. Например, по поводу экипировки людей, погибших на Пясине — откуда лодка, вещи, почему А. М. Корчагина называет их «экспедицией», но споры такого рода, бездоказательные, хоть и «патриотичные», не ведут к истине.
И в музее заповедника «Арктический», в Хатанге, в 2006 году никто не мог ответить на вопрос о безымянном захоронении в Новорыбном. Не думаю, что за последние три года ситуация прояснилась.
35 лет занимаясь журналистским ремеслом, материалы подобного рода всегда заканчиваешь невнятностью да и беспочвенностью надежд: вот, мол, прочтётся, узнается, а после впечатлятся те, кому надобно по долгу — и дело непременно сдвинется. Не знаю, читалось ли и впечатляло, но вот не упомню, чтоб сдвигалось. Может быть, чтоб не ждать, скинемся, кто сколько может, дело–то богоугодное, общее. Помните девиз капитана Татаринцева: «...найти и не сдаваться»?! А мы что, хуже?
