Российские цены в последние годы неизменно удивляют иностранцев. Вернее, они производят впечатление шока, когда их пытаются сопоставить с уровнем зарплаты. Недавно в московском магазине я встретил свою старую знакомую, много лет живущую в Милане. Приехав из города, который отнюдь не считается дешевым по европейским меркам, она с растерянностью разглядывала прилавки. «Неужели вы платите такие деньги вот за это? — недоумевала она. — Каждый раз, приезжая на родину, испытываю потрясение от здешних цен».

Несколько месяцев назад ей пришлось участвовать в каком-то издательском совещании, где обсуждалась цена на переведенную ей книгу итальянского классика, опубликованную в России. Московское издательство сообщило, что будет продавать томик за 800 рублей. Цена — 20 евро — даже по западным меркам не маленькая. «А какая у вас там средняя зарплата?», – поинтересовался кто-то из итальянцев. Переводчица напряглась и, обобщив сведения о заработках своих друзей и знакомых, произнесла условную цифру: «Примерно 20 тысяч рублей». Итальянцы запаниковали: «Так ведь не купят! Не будут люди с такой зарплатой покупать дорогие книги!». «Купят, — уверенно возразила переводчица. — У нас точно купят». Итальянцам оставалось только смириться с мыслью о том, что невозможно понять загадочную русскую душу, а моя знакомая, в свою очередь, погрузилась в размышления: «Как же, все-таки, «это» у вас работает?»

Москва занимает почетное место одного из самых дорогих городов мира. Не самого, надо сказать, дорогого. Есть места и подороже. Например, в Швейцарии. Но большую часть европейских столиц Москва уверенно опережает. Цены на недвижимость выглядят удручающе высокими даже на фоне Лондона или Нью-Йорка, не говоря уже о провинциальных американских городах. А Санкт-Петербург уверенно стремится догнать Первопрестольную.

Сопоставление цен, однако, не дает полной картины, поскольку не учитывается качество жилья. Муниципальные дома, построенные шведскими или датскими социал-демократами, конечно, не отличаются особой роскошью, но все же не могут быть поставлены в один ряд с отечественными «хрущобами», которые, вдобавок ко всему, давно исчерпали свой ресурс прочности — рассчитаны они были на 20-30 лет, как временное решение, а стоят уже полвека. Можно, конечно, гордиться достижением советских строителей. Ведь, если очень надо, еще не один десяток лет простоят. Вот и цены на эту недвижимость растут, видимо, пропорционально ее возрасту и нашей гордости.

Со своей стороны, элитное жилье, предлагаемое за баснословные деньги, отнюдь не является образцом качества.

Построенные гастабрайтерами из сомнительных материалов, на основе наспех составленных проектов, подготовленных без серьезной геологической экспертизы, подобные здания могут оказаться куда менее долговечными, чем строения хрущевской эпохи.

Впрочем, это выяснится уже позднее, а пока можно выставлять их на рынок – в надежде, что большое число богатых людей, проживающих в двух наших столицах, может заплатить любые деньги, не слишком задумываясь о том, что за эти деньги приобретается.

Большинство москвичей не столь богаты, а потому соседство в одном городе с разросшейся элитой бюрократии и бизнеса оказывается для них отнюдь не благом. Богатые потребители своей готовностью платить сколько угодно за что попало давят на цены, разоряя представителей среднего класса и делая многие товары принципиально недоступными для бедных. Однако Москва и Санкт-Петербург все же являют собой исключение. Уровень зарплаты значительной части населения здесь приближается к западноевропейскому, а порой – если, опять же, учесть количество и качество производимой нами работы – то и превосходит его.

Сделаю небольшое отступление об отечественных зарплатах. И зарплатах «импортных». Когда в 2007-м во Всеволожске бастовали рабочие «Форда», отечественная пресса страшно возмущалась их «жадностью». Мол, и так зарабатывают больше своих коллег в Тольятти, а еще и требуют прибавки.

Только вот рабочие того же «Форда» в Бразилии, собиравшие точно такие же модели, получали на 30-40 процентов больше русских. Не говоря уже об испанских или немецких рабочих, которые тоже производили аналогичные изделия.

Там уже разрыв получался больше в 2-3 раза. Заметим, Бразилия страна бедная и дешевая. К тому же теплая, там не нужны шубы, нет необходимости отапливать жилища, да и вообще жить там проще. Производство на всех перечисленных фордовских заводах рентабельно. Значит, нет никаких оснований считать, будто заработки наших «синих воротничков» не могут быть повышены из-за того, что рабочие из стран-конкурентов стоят дешевле.

Ясное дело, администрация «Форда», которая по российским понятиям платила неплохо, назначая размеры заработной платы, ориентировалась не на филиалы в других странах, а на наш средний уровень оплаты труда по стране и по отрасли. Но возникает вопрос: почему при столь низкой заработной плате наши промышленные предприятия проигрывают конкурентную борьбу? Большинство отечественных экономистов дружно ссылаются на дешевизну рабочей силы в Китае и других странах Азии. Мол, если будем повышать зарплату, то потеряем рынки. Между тем, средняя зарплата в Китае на протяжении последних 10 лет росла весьма заметно, в том числе – и в промышленности. И не только. Во время визита в КНР Дмитрия Медведева журналисты поражались высокими – по нашим понятиям – зарплатами преподавателей в провинциальных китайских университетах. Рабочие многих предприятий Поднебесной получают заработную плату, сопоставимую с российской, или более высокую. И, если отечественные предприятия проигрывают в конкурентной борьбе, то не из-за того, что труд рабочих стоит дорого, а из-за гротескной неэффективности управления, коррумпированности менеджмента, немыслимой нигде в мире раздутости бюрократических штатов и низкой производительности труда, вызванной нежеланием хозяев заводов тратить деньги на обновление оборудования и технологий. При этом низкая зарплата как раз и есть тормоз для развития производства. Германия, например, является вторым после Китая экспортером промышленной продукции, несмотря на то, что она же – одна из стран с самой дорогой рабочей силой. Причина проста: именно высокая зарплата немецких рабочих вынуждает хозяев вкладывать деньги в новое, более производительное оборудование, экономить энергию, находить более передовые материалы и повышать производительность труда.

Добиваясь высоких заработков, бастуя и оказывая давление на предпринимателей, немецкие рабочие и их профсоюзы в течение прошедших 20 лет двигали свою экономику вперед.

Тогда как российские трудящиеся своей пассивностью, терпением и готовностью трудиться за гроши усугубляли упадок страны.

Между тем, в провинции нет ни московских зарплат, ни московских возможностей. Зато есть цены, не сильно отличающиеся от столичных. Чтобы прилично одеться в провинциальном городе, приходится порой затратить не меньше или даже больше денег, чем в Москве. Рынок меньше, а потому торговые компании не могут снизить цены в надежде компенсировать это массовостью продаж. Импортная бытовая техника, компьютеры – все это продается по ценам, которые в любом случае должны быть рентабельными для иностранных производителей. Книги и вовсе приходится возить из Москвы или Питера. Если в городе есть 20-30 человек, готовых покупать, например, академическую переводную литературу или труды по геологии, то ради них никто поставки таких книг налаживать не будет. Приходится доставать через столичных знакомых, заказывать через интернет или просто ехать в столицу самим.

А зарплаты несопоставимы с московскими. 20 тысяч – это еще хорошие деньги. Работают и за куда меньшие суммы. Выпускники вузов начинают свою карьеру на должностях, где платят 5-7 тысяч рублей, и это не считается чем-то исключительным или позорным. Представитель столичного среднего класса на такие деньги может, в лучшем случае, продержаться неделю. И, несмотря на все это, люди и книги покупают, и компьютеры. Ходят в кино, одеваются – порой довольно элегантно, иногда даже умудряются поехать на отдых в Турцию или в Крым, который теперь тоже стал заграницей, да и обходится не дешевле турецкого берега.

Арифметически тут ничего не сходится. Просто не может сойтись. Но разгадку надо искать не в сфере арифметики. И душа тут не причем. Разгадка звучит просто: Россию выручает картофель. Вернее, огороды, личные подсобные хозяйства, дачи, приусадебные участки.

Значительная часть продовольствия, потребляемого городским – именно городским, а не только сельским – населением, не приобретается за деньги, а выращивается самими людьми. Иногда что-то удается продать или выменять, ведь личные подсобные хозяйства дают до 40 процентов потребляемого в некоторых регионах товарного продовольствия. Наши люди могут смириться с низкими зарплатами благодаря тому, что кормят себя сами.

Конечно, приусадебные участки и помидоры на дачах были и в советское время. Но они не были тогда столь важным фактором выживания и воспроизводства для городских жителей в провинции.

Парадоксальным образом, именно рыночные реформы, обрушившие старую экономику, толкнули миллионы людей к своего рода натуральному хозяйству.

Иными словами, сделали их менее зависимыми от рынка труда, чем в конце советской эпохи. Вот вам и объяснение пресловутого «нерыночного» менталитета, на который сетуют многочисленные либеральные идеологи и эксперты. Бытие определяет сознание. И, если вы не хотите платить людям рыночную стоимость их рабочей силы, то не удивляйтесь, что и выживают они не за счет рыночных отношений.

Москва и Санкт-Петербург, конечно, живут иначе, а потому специфики провинциальной жизни не понимают. В окрестностях Питера мало что можно вырастить. И земля скудная, и климат отвратительный. Неудачное место выбрал Петр Алексеевич. А в Подмосковье все застроено виллами и коттеджами, земля дорогая, садовые участки постепенно уступают место виллам. Так что в столицах жить приходится исключительно на зарплату, благо платят здесь почти по-европейски. Остальная страна выживает по собственной методике, которая за 20 лет отработана до совершенства.

В 2010-м произошла катастрофа, разом все изменившая. Засуха не только ударила по сельскому хозяйству, но и пожгла овощи на приусадебных участках. Привычных запасов на зиму люди сделать не смогли. Вынужденные приобретать продовольствие на рынках и в магазинах, миллионы горожан обнаруживают там стремительный рост цен – начавшийся еще до того, как повысился спрос. Продавцы улавливают тенденцию и снимают свой «навар». И никакие увещевания президента и правительства ничего тут изменить не могут — это естественная логика той самой, любимой ими рыночной экономики.

Главным следствием засухи, однако, оказывается не то, что подорожала еда, а то, что люди внезапно осознали унизительную ничтожность своей заработной платы, которой не хватает даже на воспроизводство их рабочей силы. На протяжении двух десятилетий они своим трудом на огородах субсидировали государство и предпринимателей.

Открытие не из приятных, но очень полезное. И, если наемные работники нынешней осенью сделают для себя необходимые выводы из происходящего, в стране изменится очень многое и очень быстро.

Кстати, в начале 90-х годов один из профсоюзных деятелей указал мне на прямую связь между урожайностью картофеля в регионе и стачечной активностью.

Сопоставив статистику по регионам за два года, я убедился, что он прав. Падение урожайности оборачивалось всплеском трудовых и социальных конфликтов.

Это было, конечно, в 90-е годы, когда люди еще не разучились бастовать и протестовать. Посмотрим, как будут они вести себя в XXI веке.

Борис Кагарлицкий – директор Института глобализации и социальных движений.