Четырнадцатилетняя норильчанка покончила жизнь самоубийством, бросившись с крыши одного из норильских домов... Эта новость и последовавшее за ней обсуждение заставили меня написать о своем опыте борьбы с суицидальными наклонностями сына. Возможно, публикация моего письма в городской газете кому–то подскажет пути решения похожей проблемы, а кому–то поможет понять состояние таких детей и их родителей.
Странности в поведении своего ребенка я заметила впервые, когда ему было девять лет. Без видимых на то причин он стал говорить о том, что все вокруг желают ему зла, что в голову все время лезут страшные мысли, и он не может от них избавиться. Мальчик перестал ходить в школу, общаться с друзьями, гулять. У него начались кошмарные сновидения и бессонница. Из милого, доброго, жизнерадостного ребенка мой сын превратился в напуганного, раздражительного, озлобленного, уставшего от жизни человека. Он стал прятать нож под подушкой, а перед дверью в свою комнату устраивать ловушки. Мог поцарапать себя, ударить, случалось, бился головой о стену. Стал размышлять о том, что жизнь слишком тяжела и несправедлива, что он не видит смысла жить, и хорошо бы уснуть и не проснуться. Много еще чего в его высказываниях и поведении показалось мне странным, и я повела своего ребенка к психиатру. А затем по настоянию врача дала согласие на госпитализацию в психоневрологический диспансер.
Решение отвести своего любимого единственного сына в «психушку» далось с трудом. Меня, как и многих родителей, которые сталкиваются с похожими проблемами, терзали сомнения: «Отведя ребенка к врачу, я еще больше усугублю проблему», «Психиатры и их диагноз лишат сына успешного будущего», «Он станет изгоем, от нас все отвернутся», «Я плохая мать, раз не могу сама справиться со своим ребенком и помочь ему» и так далее и тому подобное. Масла в огонь подливали близкие, которые предположили, что мой сын «просто дурно воспитан», «избалован», «мается дурью», «бесится с жиру, и единственное, что ему не хватает, это хорошего ремня». Некоторые родственники и друзья недоумевали: «Что, настолько все плохо, что ты решила от него избавиться?!», «И не жалко тебе его, ведь будут колоть всякой дрянью»...
Страх обывателей перед психиатрами понятен. Семьдесят лет советской власти психиатрия была карательной. А словосочетания «человек с психическими отклонениями», «нарушения психики» для многих являются синонимами слов «маньяк» и «извращенец». Можно сказать, мне пришлось выбирать из двух зол. Дав согласие на госпитализацию, а потом и на инвалидность, я столкнулась с непониманием и осуждением людей, далеких от этой проблемы.
С другой же стороны, я нашла так необходимые нам поддержку и помощь со стороны специалистов и родителей — «коллег по несчастью». Лекарства, которые мой сын принимает ежедневно на протяжении пяти лет, дают возможность жить полноценной жизнью, радоваться ей, побеждать депрессию, тревоги, страхи, весеннее и осеннее обострения. Мой сын продолжает обучаться по программе общеобразовательной школы — учителя приходят к нам домой. У него появились новые друзья — дети с ограниченными возможностями из реабилитационного центра «Виктория», ребята из детского отделения ПНД. И старые настоящие друзья также не отвернулись.
В самом начале нашей борьбы с проблемой я сомневалась, правильно ли я поступила, решившись отвести ребенка к психиатру, не побоявшись, что на нем поставят крест. Но сейчас уверена, что сделала правильный выбор, и крест на ребенке ставит не диагноз, не врач, а болезнь и бездействие.
Лидия СЕРГЕЕВА
http://gazetazp.ru/2014/147/4/ |
